Я скорее ощущаю, чем вижу, ручку на этом черном прямоугольнике, и только тогда я понимаю, что на самом деле это - дверь. Я каким-то образом (ведь рук у меня по прежнему нет) открываю эту дверь. И в этот момент пронзительный свет пронзает мое существо с звуком, походим на звук бьющегося хрустального бокала, или даже скорее тысячи таких бокалов. Все меркнет.
Вторая картина начинается с того, что каким-то образом, я понимаю, что я прошел дверь. Глубоко внутри мое я пытается возмутиться и сказать мне, что я сплю, но другая моя часть отвергает полностью это утверждение внутренним ощущением, сходным со словами "какая разница", произнесенными самоубийцей, принимающим последнюю таблетку.
У меня уже есть глаза, но я ничего не вижу. Есть скорее ощущение того, что вокруг, но нет четкой картинки. Все ускользает от моего взгляда. Я опускаю глаза вниз и вижу свои руки. Я перебираю пальцами и ощущаю их. В этот момент мир вокруг взрывается яркой и красочной картинкой.
Я вижу огромный нескончаемый пустырь. Картинка убога, и жалка. Серое небо заполнено тяжелыми свинцовыми тучами по которым идут одно за другим тяжелые и совсем безрадостные облака. Корявые черные облетевшие деревца растут кругом. Пустырь заполнен огромными кучами мусора. Я подхожу ближе к одной из таких куч. "Боги! Я могу ходить, я чувствую свои ноги!". При ближайшем рассмотрении я вижу что куча мусора состоит из массы выброшенных игрушек. Игрушки по большей части недорогие, знакомые нам со времен советского союза. Неуклюжие милые плюшевые игрушки, пластиковые пупсы, старые оловянные солдатики. Но, увы, все они безжалостно искромсаны временем.
Взгляд воспринимает кучу в целом, но вместе с тем выхватывает отдельные куски. Вот мишка, у которого как кишки вылезла наружу вся вата. В ней копошатся черви, как в настоящем покойнике. Вот кукла, но ее глаза вытекли, как-бы от сильного жара, и рот ее оплавлен уродливым шрамом. Вот одна из самых красивых игрушек - венгерская железная дорога. Она относительно сохранилась. Почти целый выстроенный город, покрытый уродливой грязью и погрызенный крысами.
Я останавливаюсь на секунду. Интересно то, что у меня есть четкое осознание того, что ни одной из таких игрушек у меня никогда не было, ни в совсем юном возрасте, ни когда я был подростком. Я иду дальше, смотря на кучи. Со стороны может показаться, что я ищу что-то. Может быть что-то конкретное. Но это не так. Я просто блуждаю без цели, без намерения по кладбищу мертвых игрушек. Оно огромно. В кучи свалены самые разные игрушки. Некоторые полностью разложились, другие на моих глазах хватают своими зубами черные жирные крысы, и утаскивают в свои темные норы под кучами, третьи почти сохранились, но покрыты уродливыми личинками или простой грязью.
Да, я забыл упомянуть, конечно же в этой местности идет холодный и унылый нескончаемый дождь.
Я иду мимо всех этих куч и вдруг замечаю вдали какое-то свечение. Оно привлекает меня, тянет и манит за собой. Я иду к нему. По мере приближения к источнику света, мне становится все лучше. Даже небо вокруг как-бы светлеет. Приближаясь к источнику света я вижу, как игрушки вокруг меня становятся все целее. На холодной земле иногда начинает встречаться трава и даже цветы.
Я иду вперед. Не в силах преодолеть притяжение таинственного тепла, я бегу вперед. Мне кажется, несмотря на то, что я сплю, что впереди меня ждет что-то по настоящему чудесное. Я бегу радостно и легко. Почти, можно сказать, лечу. В конце концов мусорные кучи расступаются, и я вижу прекрасную пирамиду, сложенную из маленьких сияющих солнц. Я перехожу резко на шаг, и медленно, благоговея и осознавая это, подхожу к ней.
Вблизи я вижу, что это пирамида из маленьких стеклянных шариков. Вы конечно помните эти игрушки, со снегом, с водой. Маленькие таинственные проводники в иные миры детских грез. Встряхнул, и наблюдаешь за прекрасным танцем снежинок, и, кажется, что где-то всегда будет солнце, и лето, и новый год, и все это вместе. Держа в руках такую маленькую радость понимаешь, что папа обязательно бросит пить, а мама не будет плакать по ночам. Понимаешь, что сестра никогда не будет дразниться, а в школе обязательно поставят пятерку, и когда ты вырастешь, ты станешь астрономом, или даже космонавтом.
Я стою перед маленькой сияющей пирамидой детских мечтаний. Она распространяет покой, и тишину. Вокруг сияет свет, и сверху падает луч солнца, окрашивающий все вокруг в золото и мир. Вокруг растут травы и прекрасные цветы. Кажется, что синие птицы всего мира обмахивают это место своими крыльями, так прекрасно вокруг. И в этот момент я понимаю что мне надо сделать. Я протягиваю руку, зажмуриваюсь и аккуратно беру верхний шарик с пирамиды. Меня охватывает ни с чем несравнимое ощущение счастья, которое бывает только в детстве, и потом покидает навсегда. Я прижимаю его к себе, поближе к сердцу. Шарик приятно холодит руки и греет душу, и я открываю глаза. В этот момент я вижу у себя в руках детский, даже скорее младенческий череп, который улыбается своей безгубой улыбкой. Черные провалы мертвых глазниц смотрят прямо на меня.
Ужас охватывает меня, и я начинаю кричать. Я кричу наверное во всю силу своих легких и от моего крика небо начинает крошиться, и падает на меня голубыми стеклянными осколками. Оглушительный звон разбитого стекла наполняет пространство, стекло отламывается крупными ломтями и мелкой кинжальной крошкой. Каждый осколок - кусочек теплого неба. В нем синева, солнце и белые облака. Осколки падают сверху, падая очень быстро, но как в замедленной съемке. Они падают повсюду, в том числе и на меня, пронзая мои руки. Стекло вонзается мне в плечи, голову, тело, ноги. Нестерпимо больно, но я еще успеваю увидеть полную черную темноту неба, и сияющий осколок летнего неба в стекле до того как последний падающий осколок пронзает мои глаза. Ровно за секунду до того момента, как я должен умереть, я очень остро понимаю, что мне пора проснуться.
Я просыпаюсь. Вокруг меня полная черная темнота. Я не чувствую своего тела и сжимаюсь в предчувствии того, что появится резко очерченный прямоугольник. Далеко раздается пронзительный гудок поезда. Иллюзия полной темноты развеивается, и выдохнув воздух сквозь плотно сжатые зубы, я подхожу к окну и долго долго смотрю на темный двор, еле освещенный скудными фонарями. Нестерпимо болят руки, а в ушах еще слышен звон разбивающегося неба.