Бьются пальцы быстрой ласточкой о клавиатуру жизни, выбивая слова о чем-то, что уже давно не имеет смысла, и хранится в темном омуте воспоминаний какого-то полоумного дворника, который пьет водку, потому что водка - сама по себе воспоминание об ушедшем, и воет на луну облезлая дворняга на заднем дворе ультрасовременного офиса, подчеркивая своим лаем дуалистичность мироздания и непреложность определенных вещей, которые все равно происходят, что бы ты ни делал для того, чтобы они никогда не произошли. Сигаретный дым, как дым давно забытого благовония, вьется вокруг носа ожесточенно и немного нахально, и кажется, что жизнь совсем остановилась на еще одно сказочно прекрасное мгновение, но она ведь никогда не останавливается. И престарелый политик везде видит символы разложения, и, конечно-же морального и всеобщего падения нравов, ведь никогда ничего не будет так, как в его давно ушедшей юности, а политика - это все что он для себя оставил. Хотя он намного скорее, чем мечтательный до прыщей юноша, увидит, как медленно плывут облачком или, даже скорее двумя юными девушками, машины, уносящие в никуда две капли бесконечности. Ведь по настоящему и очень-очень искренне признать власть и неизбежность времени можно только уснув однажды утром на чьих нибудь коленях, быть может даже на своих - перед алтарем будучи склоненным, думая о земном но моля в глубине о горнем.
И душа, похожая на хрустальную капельку в этот прозрачно-холодный день, отмоется от своей печали, от тусклых весей и мутного, такого доступного алкоголя общества. Потому что, несмотря на наркомана Петрова, который видит весь этот мир и думает о снежно-белых склонах Фудзи, а может быть о простой улитке, мне сегодня не спится, даже на работе, хотя последняя меня всегда нежно убаюкивает, и последней ласточкой бьются пальцы, о почти истертые клавиши клавиатуры, касаясь ее трепетно, почти даже ласково, как иногда касаются лба умершего. А ты все это сейчас это читаешь и думаешь, нафига оно мне надо, и, в общем-то, тебя конечно интересует вопрос о том, что курил автор. А автор не курил, он просто о чем-то своем думает, и ждет когда упадут наконец две капли вечности. Ему просто интересно посмотреть на круги и вместе с тобой, а может одному просто сказать кому-нибудь самому наверху главному: "Вот оно как бывает-то..." а потом помолчать немного.
И душа, похожая на хрустальную капельку в этот прозрачно-холодный день, отмоется от своей печали, от тусклых весей и мутного, такого доступного алкоголя общества. Потому что, несмотря на наркомана Петрова, который видит весь этот мир и думает о снежно-белых склонах Фудзи, а может быть о простой улитке, мне сегодня не спится, даже на работе, хотя последняя меня всегда нежно убаюкивает, и последней ласточкой бьются пальцы, о почти истертые клавиши клавиатуры, касаясь ее трепетно, почти даже ласково, как иногда касаются лба умершего. А ты все это сейчас это читаешь и думаешь, нафига оно мне надо, и, в общем-то, тебя конечно интересует вопрос о том, что курил автор. А автор не курил, он просто о чем-то своем думает, и ждет когда упадут наконец две капли вечности. Ему просто интересно посмотреть на круги и вместе с тобой, а может одному просто сказать кому-нибудь самому наверху главному: "Вот оно как бывает-то..." а потом помолчать немного.